Наталья Малаховская
поэт и художница, Вена

Когда мне предложили участвовать в создании женского журнала, я в первый момент очень удивилась.

- Как? Они всё ещё считают меня женщиной? А я-то думала, что я уже так хорошо пишу! - такие примерно мысли пронеслись у меня в голове. Но тут мне дали прочесть статью Татьяны Мамоновой "Роды человеческие" (под псевдонимом), - о том, что ей пришлось пережить в родилке. Эта статья очень живо напомнила мне о моём собственном печальном опыте. Я вдруг поняла, что очень многие из тех несчастий, которые сваливались на меня, происходили не от моей чёрной судьбы и были общими у меня с другими представительницами той же половины человечества. И то, как ко мне относились в роддоме и после него (под девизом "сама родила, сама и расплачивайся"), и все семейные трагедии, и все неприятности с публикацией моих работ даже и в неподцензурной прессе - всё это вдруг высветилось для меня новым светом, встало в новый ряд. Я поняла, в каком дерьме я до сих пор проводила свою жизнь - но и то, что больше я этого делать не буду. И ещё я поняла, что я не одна такая - и, следовательно, я не одинока. Это было как прозрение: я увидела словно бы с высокой горы новый открывшийся мне простор - множество огоньков, горевших в темноте...

Это было в конце июля 1979 года. Через месяц новый журнал - альманах "Женщина и Россия" - был не только написан и перепечатан, но и переплетён.
Когда в ноябре того же года нам запретили выпускать "Женщину и Россию", мы стали выпускать журнал "Мария", в предисловии к которому мы писали: "В России много женских имён, и женщин в ней больше, чем сотрудников КГБ." В этих журналах мы могли спокойно и свободно писать обо всём, что нас волновало и мучило - впервые с тех пор, как мы себя помнили. Это было самое счастливое, самое светлое время моей жизни. Но оно не продлилось и года.

1.
Как, отражаясь от свежего снега,
Светлеет неба ночного кров,
Так кажется мне, что тепло - только эхо
По льду прозвеневших моих шагов.
1969

2. ЭХО
Нимфа Эхо на потеху
Простаков и дураков
Повторять должна со смехом
Миллионы чуждых слов -

Всем, кто спрашивать готов.

Ты живёшь чужим дыханьем,
Ты живёшь чужой душой,
Только в отзвуки звучанья
Тенью, вздохом, замираньем
Воплощённая порой.

Ты не выйдешь из-за камня,
Не покажешься на свет,
Вся - до самоотрицанья -
Повторенье, послушанье,

У тебя и тела нет.
1986.

3.
Бабочкой домохозяйной
Бьёшься в четырёх стенах
От работы попугайной
Превращаясь в яркий прах.

Кто-то крылышки расправит
И дурману поднесёт,
Кто-то в грудь булавку вставит
И к доске тебя прибьёт.

Меж готовкой, стиркой, пылью, -
Всем подряд, везде подряд,
Между жаром, мылом, гнилью
Вьёшься, бьёшься серой молью,
Только крылышки трещат:

Одуревшие в усильях
Запихнуть в минуту - год,
Недоросшие до крыльев,
Не успевшие в полёт.

Станешь старой, станешь слабой,
И, наградою за труд,
Уж не бабочкой, а бабой
Величать тебя начнут.
1986.

4. МАТЬ-ПЕЩЕРА
Мать-пещера, из которой
Вышли мы на белый свет!
На дверях моих запоры -
Дай мне силы, дай совет!
Травы шёлковы
В волоса вплелись,
Бел-зыбуч песок
На груди лежит...
Знаю: в этой странной смерти
Под водой и под травой
Словно весточка в конверте
Я хранюсь почти живой.
Зелень трав морских
На глазах моих,
Цепь горючая
На ногах моих.
Если страшный тяжкий камень
Втянет всю меня ко дну,
То неверными шагами
Я проникну в глубину;

Неживая и немая
С запечатанным лицом
В этой бездне я узнаю
То, к чему лишь мертвецом
Приближаются. Позволит
Мне Твоя живая власть
Только там, внутри, на воле
К сладкой истине припасть.

Только жуток путь зыбучий!
Пасть мохнатая пуста,
И под ухнувшею кручей
В склизких призраках вода.

На бок голову склоня,
Мимо бурого откоса,
Мимо медленных наростов,
Вглубь, - ни всплеска, ни огня. -
Вглубь смотрю я - на меня.
1986.