RBBW - Журнал для больших -

Мы учились вместе с первого класса и жили в соседних домах. Сначала он для меня ничем не выделялся из всей нашей ватаги. Прятки, крестики-нолики, салочки-догонялочки. Мальчишки бросали нам за шиворот пауков, мы, девчонки, не стеснялись их отдубасить. Летом блаженное нечегонеделанье на берегу местной речушки. Лежишь на животе и кто-нибудь водит соломинкой по твоей спине... Кайф! Походы за город, незрелая ворованная кукуруза с колхозных огородов. Дни рождения с лимонадом и ирисками "Золотой ключик". В детстве в нашем богом забытом городке не было ни фанты, ни пепси-колы.

Мне кажется, я повзрослела в восьмом классе, когда прочитала "Мадам Бовари" и в наш дом переехала Маринка, ставшая моей лучшей подругой. Она была на год старше нас, умнее и загадочнее. Я гордилась, что моя лучшая подруга такая красивая и любит стихи, что с ней заговаривают водители автобусов, что в нее ужасно влюблен мой одноклассник.

Маринка прозвала его Рыжиком, хоть он вовсе не рыжий был, а так - русый. Просто волосы выгорали под нашим палящим южным солнцем. Так получилось, что до самого окончания школы мы дружили все втроем. Уже никаких пряток-догонялок - мы ходили в кино на взрослые сеансы, любили купаться по ночам, шатались по улицам и говорили о смысле жизни. На меньшее мы были не согласны.

Рыжик жил вдвоем с матерью, она подрабатывала на уборщицей на двух работах, и ее никогда не было дома. Вечерами мы часто заваливались к нему. Сидели в его крошечной каморке, обклееной картинками из журнала "Ровесник" и слушали шипящие магнитофонные записи: Высоцкий, "Спейс", Далида. Иногда, очень редко пили какую-нибудь, как я сейчас вспоминаю, страшную гадость: венгерский ром, вьетнамскую рисовую водку, мутную, как самогонка, и изумрудно-зеленый, ядовитый чешский ликер. Мы с Маринкой уговаривали Рыжика не курить "Приму" - ведь это такая дрянь!...

Маринка была очень обаятельной, романтичной и немного капризной, как и полагается красавице. Мы восхищались ею и безропотно сносили ее капризы. Я знала, что Маринка не любит Рыжика, хотя она и ходила с ним в обнимку и они даже целовались у меня на глазах. Рыжик был слишком непохож на тот мужской идеал, который мы ухитрились вычитать в стихах Анны Ахматовой. Он был слишком простодушный и легкомысленный. Слишком мягкосердечный - Маринка могла веревки из него вить! Когда они ссорились, я их мирила. И никогда не ревновала.

Мы с Рыжиком часто бывали вдвоем. Все-таки мы учились вместе, да и дома нам давали куда больше воли - у Маринки в семье было очень строго. А мы с Рыжиком могли улизнуть под вечер на улицу и полночи просидеть в саду на колченогой скамейке, задрав к верху голову и разглядывая звезды. Иногда мы держались за руки. Его ладонь всегда была такая мягкая... Хлюпая носом, я рассказывала ему про одного черноглазого из 10-а, в которого, как мне казалось, я была на всю жизнь влюблена.

Странно: что нас могло связывать? Я всю жизнь училась прилично, а он кое-как. У него мама уборщица, а у меня - кандидат наук и заведующая лабораторией в единственном на весь наш маленький город НИИ. Я с утра до вечера перечитывала "Войну и мир", обливаясь слезами над князем Андреем Болконском, - Рыжик знал о существовании князя только с моих слов. Не знаю, как это объяснить, а тогда я и не задумывалась - но с Рыжиком было хорошо рядом.

С ним можно было поболтать о чем угодно или просто помолчать. С ним было здорово дурачиться. У нас была специальная тетарадочка в коричневом переплете, мы туда записывали свои шуточки-прибуточки. Летом Маринке родители купили фотоаппарат. От этого лета перед девятым классом у каждого из нас осталось по толстой пачке фотографий. Вот мы в одних купальниках валяемся на пляже. Едим арбуз под деревом во дворе. Вот Маринка обнимается с Рыжиком. Вот Рыжик со мной. И мы все втроем...

Когда Маринка окончила школу, мы с Рыжиком подарили ей огромный красивый фотоальбом. С белыми бумажными уголочками, которые надо было наклеивать, чтоб вставлять в них фотографии... Ничего этого она кончено сделать не успела. Сразу после выпускного она уезжала в Москву поступать в медицинский.

На ее выпускном мы с Рыжиком первый раз напились. Не знали, дурьи головы, что нельзя смешивать. В актовом зале десятикласникам вручили гвоздички и аттестаты, все съели по пирожному "наполеон" и под душераздирающие звуки провинциального ВИА начались танцы. Маринка была конечно самая красивая, в новой прическе. Она, в отличие от нас, почти не пила и все время танцевала.

А я запомнила только одно: как мы сидели с Рыжиком в спортзале среди матов и металлически поблескивющих спортивных снарядов - и плакали. Мы обнимались, плакали и почему-то казались себе очень несчастными. Рыжик первый раз в жизни расказывал мне о своем отце, которого видел всего два раза, о том что он хочет стать военным и что когда по вечерам в своей каморке он слушает "Спейс", то хочется умереть от тоски. Тогда мы с ним единственный раз в жизни поцеловались. От избыка чувств. О Маринке мы не говорили. Она уезжала через несколько дней.

Мы с Маринкой писали друг другу длинные письма. Рыжик никогда не дружил с эпистолряным жанром. Но на удивление он вдруг стал хорошо учиться, словно всю жизнь только прикидывался двоечником. Наша с ним дружба без красавицы и умницы Маринки как будто поблекла. Зима в этом году была бесконечно длинной. Потом Рыжик действительно поступил в военное училище. Я тоже уехала - учиться в педагогическом. Мы с Маринкой виделись нечасто, только на каникулах, когда приезжали к родителям. О Рыжике мы ничего не знали. Говорили, что его мать куда-то переехала.

У Маринки все было хорошо, а у меня сплошной квардак. То я завалила сессию, то еще что-то. Маринка получила диплом, чинно-благородно вышла замуж за москвича и после свадьбы переселилась в его трехкомнатную квартиру. А я сначала бросила институт, родила сына Тёму и потом только расписалась с темкиным папашей, моим однокурсником, черноглазым, как тот - из 10-а.

Институт я все-таки закончила, с мужем все-таки развелась. Работала сначала в школе, потом в издательстве и на лето по-прежнему приезжала с ребенком к родителям - поближе к южному солнцу, речке и яблокам из своего сада. То лето было одуряюще жарким, липы цвели и пахли, и весь тротуар под окнами нашего дома был закапан липовым нектаром. Однажды я возвращалась вечером домой и еще с улицы увидела в окне чей-то высокий силуэт.

Мой пятилетний Темка выбежал навстречу в огромной военной фуражке, падающей ему на глаза. В конце коридора стоял Ряжик - в форме, коротко стиженный, непохожий на себя и ужасно красивый. Он смотрел на меня и улыбался. Когда я повисла у него на шее, он долго молча обнимал меня.

На кухне мама уже что-то жарила-парила, папу она подрядила строгать салаты, а Рыжик достал из портфеля бутылку хорошего коньяка. Мы долго-долго сидели все вместе и разговаривали. Листали фотографии, зачитывали записи из коричневой тетрадки и хохотали. Оказывается мои родители отлично помнили Рыжика и были в курсе всех наших проказ и ночных отлучек. Они расспрашивали его о службе, а он меня - о сыне.

Совсем уже поздно вечером, когда мы остались на кухне вдвоем - якобы выпомыть посуду - Рыжик спросил меня тихо-тихо, не поднимая глаз:

Что я могла ответить? Она закончила вечерний, муж старше ее на 10 лет и у него машина, квартира и дача. Маринка работает в медицинском институте, ссорится с мужем, много курит и щеголяет в дорогущих импортных шмотках. Она уже никогда не пишет мне, но иногда звонит и тайком от мужа рассказывает о своих любовных приключениях и так же заразительно, как и раньше, хохочет...

- У Маринки все хорошо, - сказала я. - Она замужем, интересная работа. Летом была в Болгарии.

Все уже спали. Мы сидели за пустым, чисто вытертым столом, Рыжик достал вторую бутылку конька и мы проговорили еще полночи. Какой он родной, милый, ему как и прежде можно все-все рассказать... Мы сидели рядом, смотрели друг другу в глаза и неожиданно я ощутила сладкое, давно забытое тепло, разливающееся по всему телу. Я знала, что это значит. Мы молчали и я чувствовала, как нестерпимо мне хочется обнять его. Крепко-крепко. Прижаться к нему близко-близко...

- Ну мне, наверное, пора в гостиницу. Уже совсем поздно, - вдруг сказал он.

Я опустила голову. Господи. Что же мне ответить ему? Я сама не узнала свой голос, но я все-таки выговорила эти слова:

Он тихо присел передо мной на корточки и снизу заглянул мне в глаза.

- Ты хочешь, что бы я остался с тобой? - спросил он.

Я перенесла спящего Тёмку в гостиную, а мы с Рыжиком улеглись в моей бывшей детской, на узкой старой кровати. Мы крепко-крепко обнялись с ним - и я вдруг заплакала. Рыжик что-то шептал мне в ухо и держал меня за руку - как в детстве. Мы так торопились сказать друг другу все, что еще осталось несказанным - несмотря на выпитый коньяк и три часа, проведенные на кухне. Я говорила, что скучала о нем все эти годы и что нельзя так надолго пропадать. Хоть бы открытку к Новому году прислал!

Из открытых окон несся ночной липовый запах, уже светало, а мы все еще говорили и говорили. Мы так и заснули обнявшись. В ту ночь между нами больше ничего не было. Совсем под утро я тихонько прокралась в гостиную и улеглась рядом с Тёмкой. Я успела притвориться спящей до того, как он открыл глаза. Скоро из своей спальни вышла мама, она прихватила собой Темку, и они завтракали на кухне, звеня посудой.

Потом проснулся и протопал мимо меня мой папа. А я все спала и спала, такая счастливая, как будто Рыжик все еще был рядом со мной и обнимал меня. Мне не хотелось проспаться, я не знала как буду смотреть в глаза настоящему, утреннему Рыжику... Окончательно разбудил меня телефонный звонок.

- Засоня! Вставай, бессовестная. Хоть по телефону попрощайся с Олегом, - прокричала мама из коридора.

С Олегом? Я и забыла, что Рыжика зовут Олег. Оказывается, он давно ушел. Звонил с вокзала - попрощаться. Такая вот аристократическая вежливость в бывшем двоечнике! Он просил еще раз поблагодарить родителей, говорил какие-то обычные для таких случаев слова. И я тоже. Вдруг каким-то совершенно другим голосом он спросил:

А что еще я могла сказать? Не могла же я прямо при маме ответить, что это была самая счастливая ночь в моей жизни.

Рыжик уехал и больше не объявлялся. Моя благопристойная мама так ни о чем и не догадалась. Маринке, единственном человеку, с которым я могла говорить о Рыжике, я не решилась ничего рассказать. Я чувствовала себя виноватой - ведь он всегда был влюблен в нее, а тут я вроде как захотела его отнять... Лучше уже ничего не говорить. Правда, и за это тоже мучила совесть - получалось, что я обманываю лучшую подругу.

С годами мы виделись все реже и реже. Я вдруг перестала восхищаться ее многочисленным победам над мужскими сердцами. А без этого моего всегдашнего восхищения в наших отношения чего-то недоставало. Да и жила она слишком далеко. А может быть, в конце концов мы действительно стали взрослыми.

Я вышла замуж во второй раз и у меня родилась Настя. Тёмка с моим мужем отлично ладят, они называют друг друга всякими шутливыми прозвищами, обожают Настю. Сын скоро заканчивает школу, а дочка пошла в первый класс. Когда родители звонят мне, я честно отвечаю: у меня все прекрасно!

И все-таки я никак не могу забыть Рыжика. Не могу забыть его голос, когда он спросил: "Ты хочешь, чтобы я остался с тобой?"... Раз в год я обязательно достаю из письменного стола коробку со старыми черно-белыми фотографиями. Вот мы все втроем едим арбуз. Лежим на песке. А вот мы вдвоем с Рыжиком. В обнимку. Такие молодые.