RBBW - Журнал для больших № 8

Алена Синицына

записки мечтательницы

Нам повезло, что мой коллега буквально за месяц до нас ездил в Турцию - в то же самое место. Только в другой отель. Он обрисовал нам всю дислокацию. Когда первый раз в жизни едешь в Турцию, легко напороться на всякие подводные камни. Например, уличные торговцы-мальчишки буквально суют в тебе руку бублик. А если ты только дотронулся, значит - считают они - уже купил и надо платить. И прочие белыми нитками шитые хитрости.

Коллега, обстоятельный женатик лет 40, проинструктировал меня обо всем. И где надо покупать горячие турецкие лепешки с творогом - в течение десяти дней это было нашим неизменным обедом. И куда можно сходить в пеший поход - каньон с водопадом, красотища жуткая. Но главное, предупредил он, ни в коем случае не соглашайтесь ехать на экскурсии с той турфирмой, которая будет принимать и везти из аэропорта в отель. Заломят втридорога, пока ты еще не расчухался. А выйдешь на улицу - и тут же углом, чуть не под забором парочка усатых турок, сидящих в крошечном ларьке-офисе, продают билеты на те же самые экскурсии в полтора-два раза дешевле.

Я ехала без мужа, вдвоем с ребенком и меня - ну не дура ли! - больше всего интересовало, опасно ли отдыхать одинокой белой женщине в стране горячих турецких парней. Был у меня в юности не самый безоблачный опыт проживания в братской советской восточной республике. Да нет, ничего такого не случалось - ни со мной, ни даже с кем-то из моих знакомых.

Просто при каждом удобном случае открытым текстом предлагают совместное времяпрепровождение. Просто вечное чувство опасности, холодок под ложечкой. Идешь по улице, едешь в автобусе, заходишь в магазин и каждую секунду чувствуешь, что ты на мушке - под раскаленными взглядами черных блестящих глаз. И только если держишь за руку ребенка, тебя перестают наконец просвечивать, облучать и зондировать... Нет, спасибо, больше не хочется.

Коллега заверил, что все совсем даже наоброт. Старые, богатые и некрасивые немки ездят в Турцию снимать местных мальчиков, а так чтоб местные кого обидели - нет, нет и нет. Потому что туризм это бизнес, а бизнес это деньги и зачем им резать корову, которую они доят? Я как-то не очень поняла про немок, просто не стала об этом думать. Поняла только, что нет, нет и нет. А уже после нескольких дней, проведенных в Турции, думала: вот вернусь домой и вот расскажу обстоятельному женатику, что на самом деле...

Турция Турцией, а пару лет назад я прокатилась в автобусе по Европе. Я поразилась: гуляя по улицам в полном одиночестве, я чувствовала себя просто прозрачной. Идешь по абсолютно чистому, стерильному городу и как будто тебя нет. Потому что вообще никто на тебя не смотрит - ни мужчины, ни женщины. Не разглядывают оценивающе или тем более двусмысленно. Идешь, будто ты невидима и свободна - как мечтала булгаковская Маргарита.

Даже в конце концов начинает раздражать. Что ж это за торжество политкорректной бесполости такое? Что же это никто не глянет - ведь вроде не уродина и наряды прикупила специально для поездки! Словно и не женщина вовсе... Как только мы пересекли границу Франции - ух, все знакомое-родное. Грязь на тротуарах. Пьяницы и бомжи. И каждый проезжающий мимо мужик считал своим долгом разглядывать мои ноги из окна своей машины. Хоть юбка была отнюдь вызывающе мини. Но они находили, что разглядеть.

Каждый второй прохожий деланно-восхищенно присвистывал, каждый третий (даже если он старый пьянчужка у дверей винной лавки) щебетал что-то типа "мадмуазель, тру-ля-ля" и звал куда-то в даль светлую. Но было совсем не страшно, потому что подсознательно я все время чувствовала, что на самом деле я здесь в такой же безопасности, как и в чопорно-вылизанной Швейцарии. Что подмигивания и присвистывания - просто дань национальной традиции и не больше. Никто тебя ни в кусты, ни в даль светлую тащить не собирается, а потащишься - еще и удивятся: зачем нарушаешь правила игры? Ведь это театр, а мужчины и женщины в нем только актеры.

В Турции все по-другому, подумала я на второй-третий день. Думала: вот вернусь и расскажу, как это непривычно-приятно, когда вот идешь по улице и... Да, конечно, каждый турок независимо от возраста обязательно смотрит тебе вслед, пока ты не скроешься из виду. И конечно он смотрит на тебя так, будто прозрачна не ты, а твоя одежда. Тут ни на секунду на забудешь, что женщина. Потому что это действительно мужской взгляд. Не жадно-голодый, но все-таки хищный.

Несмотря ни на что, под этими взглядами было блаженно и вольно. Потому что я была туристка, иностранка - и как будто укрыта непроницаемым колпаком. Я для них явление природы, манящее, но бесполезное, как мираж в пустыне. То ли инопланетянка, то ли дичь в заповеднике, на которую охота запрещена.

Правда должна признаться, что я не ходила по ночным дискотекам и прочим злачным местам, где вполне возможно, царили иные взгляды и нравы. Я и дома-то по ним - не очень, а здесь была вдвоем с десятилетним сыном. Мы ели в ресторанах только днем, а не по вечерам. Остальное время тихо-мирно купались, читали запершись в номере в самую жару, ходили на базар, ездили на экскурсии. Совет коллеги весьма пригодился - мы с нашими скромными финансами-романсами исхитрились побывать за десять дней на четырех эскурсиях. Билеты, естественно, покупали под забором, а не в нашей загребущей турфирме. Так что в последний день перед отъездом я даже обнаружила энную сумму неистраченных долларов и...

Нет, все-таки когда я единственный раз вышла из дому без сына, произошла какая-то непонятка на турецко-мужской почве. Но я ее восприняла комически. Летом в Анталии погода бывает двух типов: ясная и жаркая - и пасмурная и жаркая. В ясную солнце палит безжалостно, но воздух с моря все равно свежий. В пасмурную небо к вечеру заволакивает, и не столько тучами, сколько дымкой. Становится так душно и парко, что несмотря на ветер, хлопающий листьями пальм, заснуть просто невозможно. Обливаешься потом и задыхаешься.

В конец замученная, я вышла прогуляться. Мы жили в маленьком отельчике прямо на берегу моря. У нас не шумели по ночам дискотеки - шум и грохот доносились из соседних. Во дворе росли лимоны и тихо синел бассейн, подсвеченный неизвестно для чьей надобности, ведь все уже спали. Я вышла к морю и села в плетеное кресло на крошечной терраске у пляжа, где днем мы загорали. На пирсах, уходящих в колеблющуюся влажную темноту моря, горели фонари.

Как хорошо! - не успела подумать я, как на дорожке шевельнулась какая-то бессловесная тень. Молодой турок из отельной обслуги, кажется садовник, включил на террасе унылый лиловатый свет. Все испортил! Я замахала ему руками, мол, не надо, гаси к черту. Он только вежливо улыбнулся и снова исчез. Но не ушел. Шебуршал где-то поблизости и вроде даже время от времени выглядывал - сижу ли я еще.

Это в конец надоело и я пошла в номер. Он погасил фонари (электричество беречь надо!) и на пристойном расстоянии затопал за мной. Я невозмутимо прибавала шагу. Он тоже. Поднялась на второй этаж чуть не бегом. Когда я уже входила в номер, судорожно соображая, успею ли закрыть дверь на ключ перед его носом, - он прошел мимо меня по коридору с какой-то странной усмешкой. Утром я решила, что это был просто навязчивый турецкий сервис: включить свет, погасить свет, проводить темной ночью до номера, чтоб не споткнулась, глаза не выколола...

Мы уезжали на следующий день и девушка из стрегущей нас, как овец, турфирмы просила завтра в семь быть готовыми к отбытию, а сегодня предлагала поездку в соседний городок - в настоящую турецкую баню. За 40 долларов с человека. Доллары, повторяю, были. Но я представила себе, как толпа из тридцати человек выгружается из автобуса, заваливается в баню, все тридцать моются-парятся, плюхаются в бассейн...

Нет, тут рядом с нами есть большой отель и у входа вывеска - мол, баня, сауна, тренажерный зал, плииз. На смеси русского с нижегородским английским я выяснила у портье, что да, есть баня, и за очень смешные деньги (20 долларов), но надо заранее записаться у банщика Хасана.

Каким вы представлете себе турецкого банщика? Маленьким, но крепким мужчиною лет сорока пяти, с некрасивым, но хитрым и симпатичным улыбающимся лицом, да? Хасан был именно таким. Он говорил по-английски чуть лучше, по-русски чуть хуже, чем портье. Заглянув в свою тетрадку, он велел приходить в семь вечера. С семи до девяти уже записались две девушки. Две не тридцать, а двадцать долларов не сорок - и я согласилась.

Черт, ничего не вышло! Я-то пришла, но Хасан, ужасно извиняясь, сказал, что не выходит в семь, надо прийти в девять. Поздновато, ну да ладно. Он улыбался очень мило и я опять согласилась. Это даже лучше - я буду одна, добавил он. Мне было уже все равно. Что брать с собой? Да ничего, говорит. Вы бы настрожились? Я - нет.

На сей раз я опоздала. Минут на пять - ужинала. Хасан осуждающе покачал головой. Каждая секунда на счету, ведь баня уже готова! Я недоумевала, почему это он так расстроился: неужели у него с одинадцати до часу тоже есть клиенты и он боится, что не успеет их обслужить? Потом я поняла, что турецкая баня - это действительно великое искусство, это действо, в котором все рассчитано до секунд...

Мы спустились в подвал. Хасан отвел меня в раздевалку, дал деревянные шлепанцы на толстой подошве и крошечное полотенце - при моем росте завернуться в него не представлялось возможным. Тришкин кафтан, прикрой одно - выглянет другое. На купальник, который я все же прихватила и вопрошающе показала ему, Хасан отрицательно покачал головой. Ладно. Он взял меня за руку (иначе я рухнула бы с высоких как древнегреческие котурны шлепанцев) и повел в святая святых.

В первую минуту мне показалось, что там вообще невозможно дышать от жара. Это был круглый маленький зал с потолком-куполом. Дверь деревянная, тяжелая. Посередине каменный и тоже круглый помост, а по стенкам мраморные скамеечки и медные краны с горячей и холодной водой. Хасан велел постелить полотенце на помост и лечь. Я решила, что проделаю это после его ухода. Он велел ловить кайф и сказал, что придет через 20 минут.

Мне показалось, что он запер за мной толстую, как в подземелье замка, дверь. Я подумала, что если бы я страдала боязнью замкнутого пространства, то сейчас точно настрадалась бы. Я развязала полотенце и легла на горячий и мокрый помост. Тело быстро покрылось бисеринками пота. Я не могла представить, что выдержу 20 минут в этом влажном пекле. Я вдруг подумала, что может быть, Хасан никогда не придет за мной. Или наоброт - придет гораздо раньше и не один, а с ордой мужиков и хана мне. Не помню, о чем еще я думала, но я ужасно ждала его.

Я забыла, что на улице жаркий вечер, пыль, солнце, море, люди, пиво... Забыла, что завтра уезжаю и даже - откуда приехала. Здесь был какой-то свой особый мир и если б не легкое чувство страха, то было бы совсем хорошо. Конечно, мысль о том, что все это авантюра и надо сбежать, мелькнула у меня еще в самом начале - как только я поняла, что сейчас совершенно голая останусь один на один с невысоким, но крепким турком сорока пяти лет. Но вот парадокс сознания: мне казалось, что уйти теперь как-то стыдно. Слинять, как школьнице?... Неловко.

Наконец дверь открылась и он вошел. Что-то приговаривал. Я лежала на животе, подложив руки под голову, и краем глаза видела, как он колдует с кранами, тазиками, прочим банным хозяйством. Вокруг пояса у него было замотано полотенце. Когда он брызнул на мое раскаленное тело холодной водой, я почувствовала блаженное облегчение. Потом горячей. От швырял воду с такой силой, что было больно, и я закрыла лицо ладонями.

Холодная. Горячая. И наоборот. Никогда не знаешь, с какой стороны - на спину, сбоку? - он сейчас брызнет и какой водой -холодной, горячей... Иногда я вздрагивала от неожиданности, а Хасан посмеивался и все хлестал и хлестал меня водой. Когда я была уже вся исполосована и готова молить о пощаде, пытка окончилась.

Не знаю, из чего была сделана эта мочалка - мягко-жесткая. Мыльная пена такая нежная, а его руки такие твердые... Он начал тереть мою пятку, потом щикототку, икру, бедро, ягодицу. Я почувствовала, что стыдится не надо и невозможно. В бане - почти как у врача, только лучше. Хасан пошучивал, как добрый старый доктор Айболит (старик Хоттабыч?). Я почувствовала к нему какое-то расположение, потому что он вел себя совершенно естественно, дружелюбно и уважительно. "Не больно?" "Не холодно?". В общем, мы хорошо проводили время: он работал в поте лица, а я вкушала заработанный тяжким конторским трудом отпуск в Турции.

Я должна была выйти из этой бани на божий свет заново рожденным человеком. И мы вместе с Хасаном приближались к этому мигу - с каждым его прикосновением, с каждой каплей воды, упавшей на мое тело. Все последовательно и точно, как в аптеке. В назначенный момент я перевернулась на спину, животом кверху уже безо всякого чувства неловкости.

Он начал тереть кисть, локоть, плечо, грудь. Плюхнул на меня таз воды. Ступню, голень, коленку, бедро, живот. Он мылил, гладил, сжимал... Я сама когда-то ходила на курсы массажа и потому с почти профессиональным вниманием отслеживала на своем теле "маршруты" его рук. Шлеп! - он окатил меня водой. Крепко ухватил на руку и снова принялся тереть. Вдруг я почувствовала, что он держит меня за руку так сильно, так мягко, что... Что - что? Ну он так меня держит, словно я должна сейчас приподняться и поцеловать его. И это было бы совершенно естественно для меня. Даже больше - мне хотелось это сделать.

"Забавно!" - подумала я и продолжала лежать. Он тоже не отпускал свою руку и продолжал колдовать надо мной. Но мысль о том, что я могу это сделать и что мне этого хочется, болталась в моем помутненном от жара сознании, как острая льдинка в коктейле. Я понимала, что никогда этого не сделаю - это было бы просто дикостью! Но думать об этом было приятно. Приятнее, чем если бы это случилось.

Он окатил меня водой в последний раз и помог подняться. Сама бы я встать не смогла - я совершенно обессилила. Хасан завернул меня в сухое полотенце (на этот раз оно было побольше) и вывел наружу. Стуча деревянными шлепанцами как лошадка, я прошла (мы прошли?) через маленький холл. Хасан улыбался и кивал головой: дескать, все правильно, после турецкой бани у человека нет сил передвигаться самостоятельно.

Он принес высокий стеклянный стакан с холодной водой и усадил меня в шезлонг. А потом быстро нагнулся, сжал мою ногу и чмокнул в большой палец. Просто от душевной щедрости. Я засмеялась. Какой кайф! Мы сидели в креслах - вдвоем в темном холле, в подвале большого отеля. Сверху доносилась музыка. Вот оно, настоящее блаженство.

"Мне кажется, я только что родилась!" - сказал я. Он кивнул. Мы болтали, он спрашивал, откуда я. Ах, как жарко в Анталии в июле! И зимы не бывает. А он так мечтает о снеге. Я чуть было не сказала: приезжайте в гости, этого добра у нас навалом! Но вовремя сдержалась. Я думала, что сейчас надо будет одеться и идти домой, но нет сил встать... Мне казалось, что каждая клеточка моего тела зажила какой-то новой жизнью, а мою кожу ну просто подменили!

Я сказал, что заново родилась, а Хасан объяснил, что в полный комплект блаженства турецкой бани входит еще и массаж. Мне было уже так хорошо, что ничего больше не хотелось! Но спорить не хотелось тоже. Мы зашли в крошечную раздевалку. "Не надо ничего делать самой, у нас полный сервис!" - пошутил Хасан и снял с меня полотенце. Я легла на кушетку.

Мы еще немного поболтали, весело и непринужденно. Массаж после бани, о боже... Постепенно в его движениях появилась какая-то нарочитость. Его руки выводили на мне замысловатый узор, выплясывали танец, раздражающий свой хореографической упорядоченностью. Его пальцы уже хозяйничали всюду, проникая все дальше и глубже. При этом он невозмутимо молчал. Дальше. Глубже.

Вроде бы это ничем не отличалось от того, что было в бане, когда мыл и тер меня, но... Я была в полной растерянности и не могла решить: прилично это или нет? Граница пристойности, как вы понимаете, в этот вечер не была идеально четкой, она сильно размылась. В инструкциях моего солидного коллеги об этом не говорилось ни слова.

Прилично ли париться в бане наедине с банщиком-мужчиной? В купальнике - да, а если без? А если я лежала в парилке голышом, раскинувшись во всей первозданной красе на горячем каменном помосте и с удовольствием подставляла руки, ноги, живот и все прочее под движения его рук... А если мне нравилось думать, что я могла бы сейчас безо всякого зазрения совести поцеловать Хасана, хоть он никак не намекал на это и ни к чему не принуждал...

Одним словом: что же теперь, после всего уже случившегося, могло показаться мне неприличным? Больше всего меня смущала неопределенность. Входит ли происходящее в оплаченное двадцатью долларами блаженство турецкой бани или без объявления войны уже мы перешли к иному виду сервиса? И наконец - кто кого обслуживает, кто ловит свой кайф? Вдруг в голове что-то щелкнуло, я с облегчением вырвалась, вздохнула и сказала: "Ну все, с меня хватит! Это уже слишком!"

Я сказала это по-русски, зная, что он не поймет, с мстительной решимостью. По-русски - это было уже бесповоротно. Это значит - и нечего тебе понимать. Одним движением я спрыгнула с кушетки, подхватила со стула свою юбку и натянула ее через голову. Хасан сложил руки на груди и почти закричал "No, no, I am sorry!". Но я чувствовала себя победительницей и была неумолима. Он просил меня остаться, обещал, что больше не будет (не будет - что? я ведь так и поняла, что случилось и почему), умолял не говорить с ним на этом непонятном русском.

Я повторяла, чтобы он открыл мне дверь. "Но она открыта!" - в отчаяньи воскликнул он. Еще немного - он упал бы на колени и начал целовать мне руки. Этого я уже не могла бы стерпеть (осталась бы?). Я выскочила в холл. Я ужасно разозлилась и одновременно обрадовалась, что все кончилось. Теперь мне уже не хотелось уходить - мне хотелось сказать ему что-то такое обидное, так его припечатать, чтобы он наконец понял, что не на ту напал!

Но что я могла сказать? Во-первых, я пришла сама, за уши не тянули. А во-вторых... Я ведь так ничего и не поняла - что случилось, что было еще прилично, а что уже нет, и когда именно родилось между нами (во мне?) это неприятное, шершавое чувство, разрушившее хрупкое и кажущееся невинным банное блаженство... Не удалось мне родиться на свет второй раз.

Теперь я поражалась своей чудовищной наивности. В девять вечера. Одна. В подвале чужого отеля. И никто не узнает, где могиока моя. Ту у меня в памяти всплыли слова моего коллеги про старых богатых немок. "I have not money for this kind of servis!" - выпалила я. У меня нет денег на эдакое обслуживание! "Please, please, I am sorry!" - твердил он. Простить? Ни за что!

Да и за что? Я бухнулась в кресло. Хасан перешел к восточным хитростям. Он сказал, что если я не прощу его, Аллах отвернется от него, у него не будет успеха в делах, он потеряет здоровье, сон и покой. Он говорил это так простодушно и с таким беспокойством за свое будущее, как будто это не он меня, а я его обидела (лишила расположения Аллаха!) и как будто теперь ради его блага и пользы и во искупление своей вины я должна, ну просто обязана простить его навсегда и от всего сердца.

Черт, какой психолог доморощенный! Ох, Восток, Восток - дело тонкое. Мне снова стало обидно, что меня ловят на такую глупую удочку. Не выйдет. "Нет! Нет. Никогда", - ответила я. Моя жестокость его поразила. У него был такой вид, как будто он готов идти за мной всю дорогу до моего отеля и молить о прощении, но просто не может отлучиться с работы. Опять хитрит?

Все-таки он выглядел страшно огорченным. Почему, с чего? Я бы еще поняла, если бы он был молодым красивым, строил бы мне глазки и заигрывал. Это было бы некой прелюдией, после которой уже можно раздумывать - позволить ему пожать мне руку, ответить ли на пожатие... Так ведь нет, прикидывался стариком Хоттабычем!

Он спросил, в каком отеле я живу. Я ответила правду, злорадно думая, что завтра на рассвете уезжаю. Когда я поднималась по лестнице, он все еще смотрел мне вслед. На улице было темно, многолюдно - толпы отдыхающих прогуливались по куцему Бродвею вдоль пляжа. Я шла по улице и смеялась над собой. "Какая же я дура!" - повторяла я упоенно. Ребенок уже спал, когда я вошла в номер все еще улыбаясь.

Впечатление от отпуска безнадежно испорчено? Да нет. Я уже не считала, что вляпалась в ужасную историю, да и оскорбленная женская гордость особенно не подавала голоса. Наконец-то, лежа в своей кровати, я почувствовала себя в полной безопасности. Все казалось таким смешным. Какая же я феноменальная дура! Мне было немножко грустно, что я уезжаю так рано и не увижу, как завтра он придет в отель просить у меня прощения - почему-то я была абсолютно уверена, что но придет...

Еще много дней после возвращения в Москву я чувствовала, что кожа у меня необыкновенно мягкая и гладкая, как у новорожденного младенца. Интересно, как там - все утряслось с Аллахом? Или Хасана на самом деле мучит бессонница и преследуют неудачи в делах? Не хотелось бы, пусть себе благоденствует.

В наших северных широтах солнце казалось слабой пародией на самое себя. Прохладное лето нечувствительно перешло в осень. Снег выпал в начале ноября. Хасан так хотел его увидеть! Фотографию ему, что ли выслать? Пусть хоть узнает, как снег вглядит.

Интересно, если я снова приеду в то же самое место и пройду с гордым видом мимо его отеля, он меня узнает?... Все-таки я не могла понять, почему тогда в парилке, когда он сжал мою руку, я не приподнялась и не поцеловала его. Почему я такая феноменальная дура?