МАРИНА
| Марина была толстой. Толстой и доброй. Глаза у нее были маленькие, но казались большими – из-за очков, сидевших на носу-пуговке. Волосы завивались от природы в непонятные сероватые букли, брови срастались на переносице. Единственной привлекательной частью ее лица были губы – неожиданно тонкие и четко очерченные, мгновенно реагирующие на любые изменения настроения. Откуда взялась эта аристократическая деталь при такой простецкой внешности, сказать трудно, тем более что никто все равно ее не замечал. Кроме учительницы по-русскому, но та была помешана на благородных лицах и все время выискивала признаки этого благородства на лицах своих учеников. Как-то она, склонив на бок голову, оценивала нос Кати Красновой, и все собрались вокруг, пытаясь понять, чем это у Катьки нос «римский» или «греческий» и вообще – какой он? Маринка тоже подошла, но ее быстро оттерли назад. - Да, - сказала учительница, - действительно, римский нос. Классический римский нос. - А губы? Какие губы? – придав своему лицу равнодушное выражение спросила Катя таким тоном, будто ей это совсем неинтересно. - Губы обыкновенные, - отрезала учительница. При выборе между чувствами учеников и вопросом канона, она всегда выбирала канон. Потому что если быть сентиментальной и слушаться каждого позыва чувств, недолго и лишиться этого канона. - А кого классические? – надув свои обыкновенные губы, спросила Катя. - У кого? – учительница оглянулась, - ну вот... ну вот…хотя бы у Марины. Марина, подойди сюда! Все расступились. Катя недоверчиво хмыкнула. Маринка, красная от смущения, подошла к учительнице. - Вот, посмотрите, - продолжала та, взяв Маринку за подбородок, - какая тонкая и одновременно четкая линия! А форма! Удивительная форма, посмотрите! Ребята смотрели недоверчиво, но кто-то уже глядел с интересом. Надо же, у этой тумбы Маринки классически красивые губы.. Всеми овладело чувство, которое бывает, когда кто-нибудь решает стать оригинальным и отыскивает в спектакле, которые никому не нравится, или в картине деталь, которую провозглашает гениальной. А Маринка растерянно оглядывалась. Вечером она долго разглядывала себя в зеркало. Губы как губы. Всегда такие были. Но если учительница говорит…С тех пор она стала обожать учительницу русского, как в принципе начала бы обожать всякого, кто сказал бы ей что-нибудь хорошее. Вообще Маринке было всего десять. Но она умела уже многое, даже то, за чтобы ее одноклассницы даже не знали бы, с какой стороны им за это взяться. Маринка умела варить суп из овощей, стирать, мыть полы своей бывшей ночной рубашкой, пылесосить, вешать на продуваемом холодным ветром балконе ледяное белье и начищать зеркала, выдавливая на ватку лимонный сок. Она засыпала без света и вставала с будильником, который ставила в жестяной таз – чтобы громче звучало. Она торговалась с продавцами, выбирала арбузы и выгуливала собаку – огромную бестолковую дворнягу по имени Лая. Однажды Маринка решила узнать ответ на давно мучивший ее вопрос. Она просто взяла трубку и позвонила «09». Это же справочная, значит, должны все ответы на вопросы знать. - Дежурная 652 слушает! - Скажите, - Маринка на секунду запнулась, а потом все-таки спросила, стараясь говорить «взрослым голосом», - а женский алкоголизм излечим? - Прекратите баловаться! – и послышались гудки. Маринка удивилась. Потом положила трубку и посмотрела на маму. Мама лежала на диване, свернувшись калачиком. Марина подошла, поправила толстый серый платок, подняла пустую бутылку. Потом отвинтила пробку, понюхала. Запахло горьким. «Зачем она это пьет?» – удивилась Марина, - чтобы спать так? Но я же сплю без этой дряни, и ничего…». Она присела на краешек кровати. Интересно, у той девочки из стихотворения, у которой «мама спит, она устала», мама тоже напилась и валяется без памяти? Маринка покачала головой и встала – варить суп. Мама скоро проснется. Бить она ее, конечно, не будет, но накричать может. А кому приятно, когда на тебя кричат? 2.После обеда, когда мама ушла к тете Вере на скамейку, пришел Стасик. Стасик был маленький, младше Марины на четыре года. Он был вихрастым и худым, как щепка. Стасик носил очки, поэтому его дразнили «водолазом» и «очкариком-шариком». Брать в игры тощего смешного очкарика-малолетку никто не хотел, и единственной, кто общался со Стасиком, была Маринка. (А он был единственным, кто общался с ней). Но оба они делали вид, что у них куча друзей, и эта куча прибежит, стоит им только свистнуть, и вообще вели себя как две девчонки, которых не взяли в танцевальную группу и которые задирают друг перед другом нос. - Марин, привет, я ненадолго! – говорил Стасик, - у меня еще дела. - Это хорошо, - отвечала важно Марина, - у меня тоже дела. - Вот врешь! Нет у тебя никаких дел! - Нет у меня дел? - сердилась она, - а тогда какие это у тебя дела? - А у тебя какие? - Я первая спросила! Первое слово дороже второго! - Первое слово съела корова! Так какие у тебя дела? - Ну, - задумывалась Марина, - мне надо почистить картошку на ужин, помыть пол. И выучить географию. - География – это что такое? – заинтересованно спрашивал Стасик. - Это наука о Земле. - О земле? Как в нее сажают? - Да нет, Стасик, не про «сажают». Мы изучаем нашу планету, - терпеливо объясняла ему Маринка. - Понятно. Слушай, а у нас вчера папа пошел к дяде Коле, а когда пришел, то упал в прихожей, а мама его попинала ногами и покричала, а потом ушла. А он так и спал, и когда я в школу пошел утром, то споткнулся о его ногу, он проснулся и вот сюда мне двинул. Стасик показал рукой на висок. - Синяк, - констатировала Маринка, - надо смазать, сядь сюда. - Нет, не буду! Это больно! Не надо! - И совсем это не больно. Садись, я тебе лекарством помажу. Я когда стукнулась, потом помазала и все прошло. Ну, Стас, не вертись! У Стасика оба родителя были алкоголиками. Это Маринка поняла уже давно, когда пришла к Стасику домой и увидела, что его мама, качаясь, кричит на папу, а тот хихикает и по-пьяному хмурит брови. Папа у Стасика был – как Маринкина мама, тихий алкоголик, а его мама – громкий. Хотя Маринкина мама была полугромким алкоголиком – она все-таки кричала всякие обидные вещи про Маринку. Например, что ее папа был толстым и некрасивым, поэтому и дочка у нее – толстая и некрасивая. Когда она так обозвала Марину в первый раз, то той стало плохо и неуютно, словно она стояла босиком на очень холодном полу. А потом она прочитала в одной маленькой книжке, которую кто-то забыл на лавочке в парке, она называлась «Научись жить в мире с собой», что когда тебя обзывают, то нужно представлять, что ты в капсуле. Маринка не поняла что такое капсула, но представила, что она в прозрачном шаре из твердого стекла, а мамины колючие слова – как стрелы – тыкаются об это стекло и ломаются. Жить стало легче. - Ну, ладно, я пошел, - встал Стасик. - Подожди, - попросила Марина, - посиди еще, я налью тебе чаю. - Не, Марин, я пошел…Я завтра прийду. И вихрастый Стасик уходил. Он был бы и рад остаться, но ребята еще дразнили его за то, что он водится с толстой Маринкой, поэтому он и убегал. 3. Удивительное произошло в среду. Маринка пришла из школы. Мать молча сунула ей Лаю и кинула вслед ошейник. Марина нацепила его на шею собаки и потащила ее вниз по лестнице. Собака упиралась, лаяла на каждый шорох, слышавшийся из-за двери, в общем вела себя глупо, как обычно. Маринка протащила ее два этажа. Оставалось еще три. Они остановились, Марина перевела дух, и вдруг замерла. В дверях квартиры стояла женщина. Нет, девушка. Очень красивая девушка. Такие бывают только на картинках в журналах, а в жизни не бывают. У нее были длинные пышные светлые волосы, которые завивались на концах, как у немецкой куклы. Одета она была в легкий розовый халатик, отороченный белым мехом, на ногах были туфли на высоком каблуке. Она стояла в проходе своей квартиры и нежно улыбалась мужчине, который махал ей рукой, заходя в лифт. Мужчина был черноволосый, высокий, тоже довольно красивый, хотя с Маринкиной точки, чуть староватый. Но девушка… Маринка смотрела на нее во все глаза, забыв про Лаю, про соседей, про всех…Глядя на эту красавицу, ей хотелось и плакать, и хохотать, в общем, она вызывала в ней какую-то совсем непонятную кучу чувств. Но главное, на нее просто хотелось смотреть и смотреть. - Пока, котенок! – нежно улыбнулся мужчина на прощанье, и дверь лифта закрылась за ним. Маринку словно обдало горячей волной воздуха. Сердце сжалось, в глазах защипало. Девушка же просто лишь улыбнулась. Наверное, она уже привыкла к таким ласковым словам. Поэтому она улыбнулась, бросила мимолетный взгляд на Лаю и закрыла дверь. А Маринка осталась стоять на лестнице, словно оглушенная. Весь день она ничего не слышала и не видела. К маме приходила тетя Вера, они долго пили, ругали Марининого папу и его мамашу, то есть Маринкину бабушку, тихую старушку, которая иногда заходила к ним и только сидела на кухне и горестно вздыхала. Потом она стали орать на саму Маринку, выгнали на улицу Лаю, а потом повалились одна на другую. Тетя Вера была огромной, толстой, со всклоченными волосами. Она громко храпела. А мама была худенькая, но она тоже подхрапывала тете Вере, только тоненько. Но Маринка вообще этого всего не видела. Она ходила, ела - все как во сне. Перед глазами у нее стояла та девушка со второго этажа, та принцесса. Конечно, Маринка уже была не маленькая девочка, она понимала, что эта девушка – никакая не принцесса, потому что принцесса не стала бы жить в таком грязном подъезде, где по полу разбросаны рекламные листы, а в лифте стены исписаны всякими словами. У принцесс, у них другая жизнь, у них есть охранники, огромные сверкающие машины, шубы и другие принцессы-сестры или принцессы- друзья. Но эта девушка была все равно удивительной. И она стала Маринкиной тайной.4. Но тайне не сиделось на месте. Ей было тесно в Маринкиной голове, она рвалась наружу («наружу» всегда казалось Маринке обидным словом, как будто «на рожу»). Тайна пыталась вылезти через уши, нос, рот. И однажды Маринка не выдержала. Мама, как обычно, спала. А тетя Вера сидела на кухне. - Слышь, Маринк, - хрипло попросила она, - сгоняй за водярой, а? Маринка принесла ей бутылку водки, села рядом. - Будешь? – у тети Веры заблестели глаза. Маринка покачала головой. - Что, совсем, - удивилась тетя Вера, налив, как она говорила, «хлюпочку» в стакан, - может, попробуешь? - Нет, не надо, - тихо сказала Марина, - я не хочу. - Ну и зря…А может, и к лучшему! Ладно, твое здоровье! Некоторое время они сидели молча, тетя Вера хрустела капустой. Но тайна шевельнулась в Маринкином рту, слегка надавив на язык. - Тетя Вера… - Ну? - А вот, если на девушке розовый халат и туфли на каблуках, и волосы распущены, и сама очень красивая, кто она может быть по профессии? - Проститутка! – не задумываясь, ответила тетя Вера, продырявливая вилкой пакетик с квашеной капустой. Маринка вздрогнула. - А если нет? – с надеждой спросила она. - Если нет, значит, ее мужик любит. - А как сделать, чтоб мужик любил? - Ну, тут два варианта, - важно сказала тетя Вера, - либо цепляешь его рожей, и он бегает к тебе до конца дней своих, потому что не хочет, чтоб такая обалденная кому-то еще досталась. Либо, если сама некрасивая, чем-то его привлекаешь, ну, там, добротой или еще чем, и он из тебя делает человека. - Это как из Электроника человека сделали? - Какую электронику?! Я тебе про баб говорю! Чтоб из бабы человека сделать, надо ей денег давать, и любить ее надо. Она тогда сама расцветает. Как вон тот твой цветок, черт его знает, как зовут которого… - Азалия, теть Вер. А вот, скажите, а как его так вот привлечь,а? Как? - Вот заладила, как да как! - рассердилась тетя Вера. Перепады настроения у нее случались довольно часто, особенно после выпитого, - да знала бы как, давно уже пила бы этот…как его мартини…Бианку…или текилу стаканами хлебала бы. Ее хоть и стаканами не пьют, а я бы все равно хлебала, если б могла. И ездила бы на мерседесе, и жила бы тут…не с вами! Она сплюнула презрительно. - Не знаю я как! Все, надоела, пошла отсюда! Маринка уходила, не обижаясь. Она помнила про свой скафандр из толстого стекла. К тому же удивительная девушка со второго этажа помогала ей. Потому что Маринка думала только о ней. А ночью придумала что-то такое, что было очень простым, но, одновременно, очень важным, и даже странно, что Маринке не пришло это в голову раньше. Она придумала – она станет такой же. Конечно, не сразу. Постепенно она станет такой же замечательно красивой, и у нее тоже будет такой же симпатичный высокий муж (только не такой старый), и жизнь у нее будет легкая и интересная. Думая обо всех этих важных вещах, Маринка разволновалась. - Чего ворочаешь, спи! – прикрикнула на нее мама сонным голосом. Тогда Марина встала и тихонько выскочила на кухню. Там она отставила в сторону пустую бутылку, сдула на пол крошки. Потом подошла к цветку на окошке и, оглянувшись, не видит ли мама, вытащила из-под цветка маленькую толстую тетрадочку на пружинке. На обложке была изображена в пол-оборота пышноволосая красавица, и над ее головой было выведено красными буквами «Марина». Эту тетрадочку подарила Маринке бабушка, выбрав толстый блокнотик из тысячи подобных, украшенных различными именами. С тех пор девочка записывала сюда все свои размышления. Сейчас она устроилась на табуретке и принялась торопливо записывать все, что думала о той девушке. Заголовок гласил: «Интересные факты о Л.». Л. – это Марина придумала этой девушке имя. Ей показалось, что у такой необычной девушки и имя должно быть необычным. Оно сразу пришло Маринке в голову – Лотта. «Как жаль, что я Марина, - писала она, - а как хочется быть Лоттой…Она такая красивая, умная, милая, а я – толстая и глупая. Стоп! Хватит так думать! Лучше надо придумать программу, чтобы я тоже превратилась в Лотту.» Эта мысль очень понравилась Маринке. Она задумалась, а потом снова начала писать «Итак, первое. Надо вставать рано утром и бегать вокруг дома. Тогда я буду стройной. Второе, учить математику. Ведь Лотта наверняка знает все предметы наизусть. А я хорошо учу только русский с географией. Третье, надо сшить такое же розовое платье. Четвертое, записать в дом пионеров на танцы». Пока это было все. Маринка полюбовалась на эти пункты. Надо все выполнить! И еще, наверное, потом, когда Маринка станет красивой, ей придется поменять имя. Красавицы не носят такие имена, как Ленка, Марина или Ира. Ну, что ж, она станет Марго, или, к примеру, Мари. «Интересно, - записала еще Маринка, - кем Лотта работает? Наверное, актрисой или манекенщицей? А может быть, балериной?» Маринке понравилось перебирать профессии, для которых, по ее мнению, требовались красавицы. И это было очень важным занятием, потому что когда-нибудь и Маринке придется выбирать. Ну, это пока правда будет нескоро, она же еще не стала красивой. Она захлопнула блокнот. Пора было спать. Положив тетрадочку под цветок, она выключила свет на кухне и уже почти собиралась уходить, как в голову ей пришла новая мысль. Она вернулась, достала тетрадку, зачеркнула на обложке «Марина» и написала сверху «Лотта». «Вот так хорошо», - удовлетворенно подумала она и отправилась в кровать. 5. На следующий день к Маринке пришел Стасик. Синяк у него прошел, зато был разорван рукав тоненькой болоневой курточки, в которой Стасик ходил и зимой, и летом. - Где это ты так? – спросила Марина. Стасик повернул голову и ойкнул. - Мама убьет, - прошептал он. - Ну, ладно, - попыталась его утешить Марина. Ей было нестерпимо жалко худенького первоклашку, - может, не убьет. - Точно, убьет… - Давай, заштопаю? - Все равно видно будет, - Стасик, казалось, впал в столбняк. - Послушай, - Маринка мучительно думала, чем бы отвлечь Стасика, - О! Хочешь, я тебе свой дневник почитаю? - Нашла что, - фыркнул Стасик, - у меня такой свой есть! Очень интересно! У тебя даже, наверное, и двоек-то нет… - Да нет, - нетерпеливо перебила его Марина, - не такой. Другой. Там где я про себя пишу. И не только. Она покраснела. - Ну, давай, - пожал плечами Стасик. Маринка сбегала на кухню за тетрадочкой. - Ну, садись, - велела она Стасику, и тот послушно сел на диван. - Она поразила меня сразу, - Маринка начала с середины, с самого по ее мнению, интересного, - она так нежно улыбалась, такая воздушная, такая светлая. И я сразу поняла, вот какой хочу быть я. Я думаю, она все-таки балерина. Днем у нее репетиции, а вечером она выступает в Большом театре, легко танцует под волшебную музыку прекрасные танцы, а ее пачка светится от освещения. А потом она, изящно поклонившись, вытягивает руки и ловит огромные пышные букеты, а, после, закутавшись в меха, едет в ресторан со своим мужем, который, наверное, актер или режиссер». Маринка запнулась, потому что услышала, что Стасик громко картинно зевнул. - Неинтересно? – удивилась она, отложив дневник. - Неа, - покачал головой Стасик, - только интересно, про кого это? - Про одну мою знакомую, - сдержанно ответила Марина. Проболтается еще потом ребятам. Стасик лениво взял тетрадочку и, равнодушно листая, поинтересовался: - А она, правда, балерина? - Не знаю, - вздохнула Марина, - пока не знаю.. - А это что? – вдруг ухмыльнулся Стасик , - «он обнимает ее за плечи, и они долго целуются…» - Отдай! – вспыхнула Марина, и, отобрав тетрадку, выбежала на кухню. Она долго не возвращалась. - Марин! – позвал Стасик, - ты что, обиделась? Марин, прости, больше не буду… Девочка не отвечала. - Ну Марин, - заговорил Стасик жалобно, - ну, поиграй со мной…Пожалуйста! Маринка вышла. Все это время она читала то, что написала вчера, и это успокоило ее. К тому же, Стасик вовсе не собирается смеяться над ней. Глупо, конечно, что она начала читать ему все это. Он, все-таки, был еще маленьким для таких вещей - Ладно, - простила она его, - давай играть. - Давай, - обрадовался Стасик, - а во что? В железную дорогу? - Это как? - Ну, я буду машинистом. - А я? - А ты вагон-ресторан. - Не, - протянула практичная Маринка, - это на пять минут. У нас потом голова закружится. - Тогда во что? - Давай, в родителей! - А давай! Стасик вскочил, подошел к вешалке и снял огромную пыльную мужскую кепку, неизвестно от кого оставшуюся в их доме, потому что мужчин тут не водилось. - Я папа! – объявил он, нахлобучив кепку. - Хорошо, - склонила Марина голову на бок, - похоже. А я мама, да? И она потянулась к серой материнской шали. - И синяк нарисуй под глазом, - посоветовал Стасик. - Зачем? – удивилась Маринка. - Ты, что, мою маму не видела? - Видела, - Стасикова мама была продавщицей в овощном. - Ну, вот…У них у всех тетенек там синяки. И у мамы тоже, конечно. - Не, я буду без синяка. Ну, давай играть. Стасик выскочил на кухню, плотно закрыв за собой дверь. Потом постучал. Маринка поправила шаль и открыла. На пороге стоял Стасик в кепке. В руках он держал банку с водой. - Это водка, - объяснил он суфлерским шепотом, а потом громко сказал: Люда! Пр-рривет! - Привет, - кивнула Маринка, - проходи. Ужинать будешь? - Нет, не так! Надо говорить «Где ты шлялся, сволочь?». - Где ты шлялся, сволочь? – Маринка осваивала новую для нее роль. Она никогда не видела, как мужчины приходят домой. - А где надо, там и шлялся, - проговорил Стасик заплетающимся языком. Маринка чуть не хихикнула. У Стасика выходило так натурально, как будто он и вправду был пьяным. - Ну, проходи ужинать. Стасик сделал несколько шагов и упал на колени перед Мариной. - Ты чего? – испугалась она. - Ничего, - опять заговорил по-суфлерски Стасик, - ты давай… - Что давай? - Ну, бей меня по щекам. Маринка нахмурилась. - Не, Стас, мне не нравится. Какая-то дурацкая игра. - А какая не дурацкая? Маринка на секунду задумалась. Светлая мысль блеснула у нее в голове. Она подбежала к шкафу с мамиными вещами. Порылась, выудила мамино серебристое платье. Потом подошла к другому шкафу, достала шкатулочку, выудила ножницы. Через секунду она предстала перед Стасиком в новом облачении. Платье обтягивало верх, а внизу имело шикарные модные разрезы наподобие папуасской юбки. - Ух, ты! – восхитился Стасик, - здорово! - Тебе нравится? - Маринка с замиранием слушала первые мужские комплименты. - Ага. Ты вообще, Маринк, красивая такая в этом платье. Ты в нем на улицу ходи, чтоб ребята тоже могли увидеть. - Ну, давай играть, - улыбнулась Марина. - А как? - Ты уходи. - Куда? - На работу. - А ты? - А я буду тебя провожать. Давай. Стасик подошел к двери. - Я пошел на работу, - объявил он. - Прощай, - кокетливо блеснула она глазами, а потом шепотом добавила, - А ты мне говори, пока, котенок! - Пока…-начал Стасик, но договорить не успел, в комнату вошла Маринкина мама. Маринка сразу поняла, что она трезвая и поэтому очень сердитая. Мама быстро оглядела комнату, зло посмотрела на Стасика, и когда явно хотела закричать, чтобы он убирался, то увидела дело рук Маринкиного модельерства, и замолчала. Все замолчали. А мама быстро подошла к Маринке, вытряхнула ее из испорченного платья и, наконец, закричала: - Пошла вон, дура толстая! Корова! Дрянь! Стасик слушал, сжавшись в комок. Потом посмотрел на свой рукав и поежился, вспомнив что его ожидает дома. - Идиотка, - взвизгнула Маринина мама и подойдя к дочери, ударила ее несколько раз по щекам. Марина остолбенела. Мама кричала всегда, но бить она ее не била. Поэтому Марина развернулась и выскочила из квартиры. Скоро за ней пулей вылетел Стасик. Они молча спустились на первый этаж и сели там на ступеньки. - Больно? – осторожно спросил Стасик. Маринка помотала головой. - Ну, это ничего, - попытался приободрить ее мальчик, - меня так постоянно. Ты обиделась на нее? Марина пожала плечами. Она скорее удивилась, чем обиделась. Так они и сидели на лестнице, худой грустный Стасик, периодически поглядывающий на свой разорванный рукав, и толстая Маринка с еле заметными красными отпечатками ладони на полных щеках. - Ну, ладно, я пошел, - встал Стасик. Маринка тоже встала и нажала на кнопку лифта. Лифт раскрылся, и она услышала, как хлопнула наружная дверь. - Подождите! - раздался чей-то звонкий голос, и через секунду Маринка остолбенела. В лифт вошла Лотта. На ней было легкое кремовое пальто, в руках она держала золотистую сумочку, на ногах у нее были золотистые сапожки. Великолепные локоны выбивались из-под черной шали, которая была не как у мамы – грубая и некрасивая, а тоненькая и сетчатая. Лотта мельком взглянула на Маринку, замеревшую от того, что чудесная красавица находится совсем близко и ее можно в подробностях разглядеть. - Тебе какой? –спросила она своим серебристым голоском. - Мне выше, - прошептала Маринка, и Лотта нажала свой этаж. Маринка стояла, забыв про мамину пощечину, вдыхала восхитительный цветочный аромат, любовалась идеально узким носком Лоттиного сапожка. И тут лифт застрял. Сначала кабина остановилась. Потом выключился свет. Лотта ахнула, и Маринка услышала, как она стукнула рукой по стенке. - Застряли, - проговорила Лотта, словно еще не веря случившемуся, - что делать? В ее голосе звучало отчаяние. - Может, она боится темноты, - мелькнула мысль у Маринки в голове, и ее охватило чувство великой нежности к Лотте, которое добавило смелость в ее голос: Попробуйте нажать на все кнопки! Лотта попробовала. Ничего не получалось. - А, тут где-то диспетчер есть, - сообразила Марина и, нащупав маленькую выпуклую шашечку, нажала. - Говорите! – раздался скрипучий голос. - Мы застряли, - почти взвизгнула Лотта. - Какой номер подъезда? - Откуда я знаю, я не знаю, - Лотта была близка к истерике, - что делать, мы не знаем! - Подождите, - успокаивающе сказала Марина, -я все знаю. Она продиктовала диспетчеру их координаты. Ей ответили, что сейчас мастер сейчас выедет. Маринка повернулась к Лотте, то есть думала, что повернулась, потому то света не было, и , возможно, Лотта стояла, отвернувшись к двери. Не трогать же ее руками за лицо. - Тебя как зовут? – вдруг спросила Лотта. - Марина, - ответила девочка и не решилась спросить то же самое. - А где ты учишься? - В нашей школе, рядом. - Интересно? Маринка понимала, что Лотта задает вопросы, только чтобы заполнить эту темноту и временной вакуум, в котором они случайно зависли. Наверняка, она даже не помнит, как она, Маринка выглядит. Но отвечать было все равно приятно. - Какого черта? – вдруг сердито сказала Лотта, - долго он еще будет ехать? Мне нужно сделать важный, срочный звонок! - Скоро приедет, - Маринке доставляло удовольствие успокаивать Лотту. Какая же она все-таки хорошая и милая! Внезапно включился свет. Маринка посмотрела на Лотту. Она действительно стояла к ней спиной. Лифт дернулся, и через секунду двери раскрылись. Лотта выскочила, и, царапая кафельную плитку каблуками, подбежала к двери, открыла ее и, забыв закрыть, бросилась вглубь квартиры. Все это Маринка наблюдала, стоя в лифте, потому что думала, ехать ей дальше в кабине, или безопаснее пройти пешком. Она смотрела на дверь в квартиру Лотты, и вдруг ей пришла в голову мысль. Она вышла из лифта и, оглядевшись, скользнула в квартиру. Там остановилась в начале длинного коридора, прислушалась. Лотта с кем-то разговаривала по телефону. Тогда Маринка шмыгнула в комнату, где застыла от восхищения. Это была спальня. Посреди комнаты стояла огромная кровать, накрытая пушистым кремовым покрывалом. Возле кровати были такие же кремовые тапочки. На тумбочке росло в горшочке крошечное дерево, на другой тумбочке стояла дымчато-розовая лампа, изящно выгнутая в форме цветка. Белые плотные шторы с еле заметным рисунком из золотистых звездочек, не пропускали тусклый свет дня, и от этого в комнате было необыкновенно уютно. Напротив кровати стояло трюмо, заставленное пузырьками и флакончиками. Маринка огляделась, провела руками по обоям. Они были как будто шелковые. «Вот это да», - восхищенно прошептала она. Будет что записать в тетрадку про «Интересные факты». Вдруг голос Лотта раздался совсем рядом. Маринка в панике оглянулась. Что делать? Сейчас она увидит ее, и подумает что эта толстая плохо одетая девочка задумала ее обокрасть. Ну, нет! И Маринка стрелой бросилась под кровать. Как раз вовремя – тут же вошла Лотта, продолжая разговаривать по телефону. Маринка видела только ее розовые туфельки, на которые она сменила сапожки, и слышала голос, обычно такой серебристый и звонкий, а сейчас – обиженный, как будто плаксивый. - Ты не переслал? – сердито говорила она, - а когда перешлешь? Послушай, мне нужны деньги! Как куда, ты же знаешь, что я купила себе сумку и туфли! Знаешь, я не намерена унижаться! Тут ей, наверное, сказали что-то строгое, потому что она перестала визжать. - Хорошо, - начала она, стараясь говорить нежно и кокетливо - ты не переслал мне эти деньги… Но ты ведь привезешь мне их, правда? Ты же не позволишь твоей лапочке умереть от голода… Она замолчала, слушая ответ – длинный и неразборчивый. - Как не приедешь? – вдруг вскрикнула Лотта, - приезжай! Я хочу тебя видеть! Нет, тебя! Плевала я на твои деньги! Визгливый тон Лотты не понравился Марине. Но то, что она сказала потом – понравилось очень. - Я хочу, - сказала Лотта вдруг тихо, но четко, - чтобы ты знал. Не знаю, насколько это важно тебе. Но просто знай, что я не просто страдаю. Я люблю тебя. И замолчала. И так это было красиво, так чудесно, что Маринка чуть не заплакала. Забыв о предосторожностях, она слегка высунула голову из –под кровати. Лотта не заметила ее. Она подошла к зеркалу, посмотрела на себя и пробормотала: «Старый урод! Все нервы вымотает, пока даст! ». Она замолчала, потом взяла маленькую баночку, вытряхнула из нее таблетку, положила в рот и запила из крошечного красного стаканчика с водой, который стоял рядом. Потом глубоко вздохнула и вышла из спальни. Маринка вылезла из-под кровати, и тихонько выскочила из квартиры, дверь в которую была по-прежнему открыта. Мамы дома не было. Марина сразу пошла на кухню, достала свой дневник. Поискала карандаш, и , не найдя, прихватила блокнот с собой в комнату. Там она положила его на диван, а сама подошла к тому самому маминому платью, подняла его, осмотрела. Красивое оно, все-таки. Перед глазами стояла Лотта, в ушах звучал ее тихий, торжественный голос. Марина одела платье поверх своего собственного, подошла к зеркалу. Поискала, нашла какую-то баночку с таблетками. Потом взяла в руки телефон, села на кровать, поглядывая на себя в зеркало, набрала номер. - Алло! Позовите, пожалуйста, Стаса…Это Марина…Стас! Это я, узнал? Послушай… Марина смотрела на себя в зеркало и, разговаривая, откупоривала баночку. - Я хочу, - продолжила она, и еще посмотрела на себя. Вроде похоже на Лотту. Даже очень! Тоже такое красивое платье, телефон, таблетки. Маринка чуть не улыбнулась, но потом вспомнила о словах, которые должна была сказать растерянному Стасику. - Я хочу, чтобы ты знал. Не знаю, важно тебе это или тебе наплевать, - со словом «наплевать» выходило даже как-то горше. Маринка прямо почувствовала обиду. Как будто она Стасика любит, а он ее нет. И вместо того, чтобы продолжить, она положила в рот таблетку. - Что, что ты мне хочешь сказал? – нетерпеливо заговорил Стасик из трубки. - Подожди, - промычала Маринка, ища, чем бы запить. Возле кровати стоял стакан с чем-то. Маринка взяла его, быстро выпила…Фуу…Ну и гадость! - Ну что ты там? - Ну вот.., - Маринка вытерла губы. Взглянула на себя в зеркало. Как-то неудачно получилось. У Лотты изящнее вышло. Надо еще раз. Маринка взяла одну двумя пальчиками, положила на язык, проглотила. Опять некрасиво. Еще одна таблетка, изящно зажатая между пальцами и отправленная в рот…. Вот теперь красиво….Как настоящая Лотта! Она еще выпила горькой воды из бутылки. Интересно, Стасик там не бросил трубку? - Стас? - Я тут! Что?! - Я хочу тебе сказать, - величественно начала Марина и потеряла сознание.6.Час был поздний. Посетителей уже почти не было. А у последних навещающих и самих больных возможности спокойно поговорить не было, – в углу громко рыдала над кроватью худая невысокая женщина, завернутая в серую шаль. - Маринушка, ласточка моя, - плакала она, комкая одеяло, которым была накрыта больная, - крохотулечка…Господи, да за что же это мне…Единственная моя доченька…. Больные недовольно переглядывались. Им требовались положительные эмоции, чтобы поправляться, а от серой сгорбленной фигуры исходило такое глубокое отчаяние, что, казалось, оно пронизывало все вокруг – от прикроватных тумбочек до унылых больничных цветов, свешивающих со шкафа свои пыльные листья. - А я тетрадочку принесла тебе, - жалобно говорила женщина, обращаясь к молчащей дочери, - куда ты свои мысли-то все писала…Ты уже меня прости, лапушка, прочла я все…Вещички твои разбирала, чтоб тебе сюда принести, да и нашла…И узнала мать, как ты с ней мучилась, как хотела, чтоб она пить бросила….Как красивой стать хотела…Про все прочла-то…Вот, Маринушка, возьми, свою тетрадочку-то… Она осторожно засунула блокнот дочери под подушку. Маринка не слышала, как плачет ее мама. Она также не слышала, как приходил доктор и тихо объяснял маме, что Маринкино состояние – не смерть, а что-то похожее на сон. Возможно, сейчас ее сознание все понимает и ощущает и просто не может ответить нам. А может быть , она сейчас совсем в другом мире, например, в мире своих фантазий, и потому как раз более счастлива, чем если бы она была с нами. Вы ведь знаете, о чем она мечтала? - Знаю…- сжав зубы, пробормотала мама, думая о чем-то другом. - Это ведь из-за меня, - продолжила она вдруг хриплым шепотом, - Обидела я ее. Ей со мной плохо было. А я сделаю. Я так сделаю, чтоб было хорошо. Брошу пить! Буду приходить сюда каждый день! Буду тут на коленях ползать, чтобы моя девочка проснулась! Больные, морщась, слушали ее рубленые клятвы. Доктор кивал. Наконец, Маринкину маму увели. Вечером строгая пожилая медсестра, которую все почему-то звали Мила, хотя у нее было совсем другое заковыристо-восточное имя, делала ночной обход, снимая показания с датчика и поправляя одеяла у спящих. Наконец, она подошла к новенькой девочке, которую сегодня привезли в бессознательном состоянии, и привычным жестом взяла со столика маленькую баночку с мазью. «А красивые какие, - подумала Мила, смазывая кремом потрескавшиеся Маринкины губы, - как на картинке. Наградил же Бог красотой». Потом Мила поправила девочке подушку, и на пол выскользнула маленькая ярка тетрадка. Медсестра нагнулась, подняла блокнот и, подумав секунду, вложила его в неподвижные руки Марины. Затем поправила одеяло и уже собиралась уходить, как заметила, что Маринкины руки сжали тетрадочку. Губы девочки вдруг неожиданно дрогнули, и она улыбнулась. «Ничего, девочка, – тихо шепнула Мила, - все у тебя будет хорошо», и, перекрестив Маринкин лоб мелким крестиком, вышла из палаты.
|
