КАК
ЛЮБЯТ СВОЮ ВОЗЛЮБЛЕННУЮ.
Мужчина был коренастый и лысоватый,
поблескивали очки, и слегка отвисал
животик. Сказывалась сидячая работа.
Заметно, что он предпочитает
демократический стиль в одежде. Но как
он жесток к своей любимой. Начинает
спокойно, размеренно, но потом входит
в азарт. Пока ее не поколотит, не
испытает удовлетворения. Вот уж
любитель бразильских страстей.
Его
друг высокий и худощавый, улыбаются у
него только глаза. Одет в черное, у
него трехдневная щетина, которая
неплохо смотрится даже без дорогого
костюма. Как он нежен со своей
возлюбленной! Обожает все ее приятные
изгибы. Когда укладывает ее на бочок,
это возбудит даже импотента. А как
тонко чувствует он ее душу и низкий
голос! От страсти у него немеют пальцы
рук.
Третий
мужчина в видавшем виды костюме и
лакированных ботинках очень весел со
своей любимой. Она крупнее его, но не
лишена элегантности. Он виртуозно
управляется с белыми и черными
сторонами своей страсти и ее
характера. Но садизм ему немного
присущ, он не прочь наступить ей на
ногу.
Четвертый
их приятель смотрится именинником на
празднике жизни, красив и уверен в
себе. Ему идет приличный классический
костюм. Его возлюбленная сияет, когда
он сжимает ее в объятьях. От
переполняющего его желания он
закрывает глаза. Ах, наступает такая
истома! Они кончают одновременно. Он
целует ее затяжным особым поцелуем.
Какая
разная любовь…
Среди толпы эти мужчины затерялись бы.
Дома их ждут жены, которым никогда не
избавиться от ревности. А здесь, под
сводами концертного зала, их
благодарные возлюбленные, саксофон,
контрабас, рояль и ударная установка,
рождают волшебный блюз… МАЛЕНЬКИЕ
ПРЕЛЕСТИ. Жила- была впадинка,
миниатюрная и привлекательная.
Она обладала талантом все
примагничивать: взоры встречных людей,
руки любимого, а за ними и то, что у
него было особенно ценного. Впадинка
любила указательный палец, который
нежно путешествовал по ее краю и будил
в ней страсть. Конкурентом пальцу были
мягкие горячие губы, которые могли
чмокать и всасывать ее. Настоящим
центром Вселенной ощущала себя
маленькая ямка, встречаясь с себе
подобной, но более крупной и жесткой.
Они отлично понимали друг друга,
становились почти одним целым. А
после, расслабленные, прощались по-
земному просто:
- До встречи, Пупочек! КАКОГО
ОНА ХОЧЕТ МУЖЧИНУ. Стоял разгар
ночи, и в комнате было совершенно
светло. Белые ночи даже не ставили
вопрос, смотреть и чувствовать или
только чувствовать друг друга.
Женщине не спалось, и Она смотрела на
своего мужчину. Ей очень нравилось,
как Он спал. Невинным сном без
сновидений, и даже во сне Он был с ней
бережен, потому что не покушался на ее
территорию и часть одеяла.
Только что Он был страстный и нежный,
шептал на ухо разные глупости, терзал
ее и придушивал, не оставляя в покое ее
тайных мест. Он смеялся с ней и
поддавался игре от сумасшедшего
веселья до полета вдвоем. Но вот Он
спит, оставив ее в одиночестве. Она
смотрит открытыми глазами в потолок, и
к ней возвращаются беспричинные
сомнения. Ее часы идут жестоко быстрее,
а Он не спешит меняться. Несколько лет
такие мысли даже не приходили в голову,
но теперь временами Она ненавидит
себя за них , иногда ненависть
адресуется ему.
На другой день Она будет
всматриваться в лица мужчин и
пытаться найти хотя бы лицо, которое
ей понравилось бы. Мужчины постарше ее
угнетают своей сникшей фигурой и
помятыми неодухотворенными лицами.
Невозможно представить, чтобы у них
умом и игрой засветились глаза, чтобы
они были способны на любовное безумие.
То ли дело Он…
Ну вот и вернулась Она к своему
мужчине. У него такая молодая, упругая,
приятная кожа. Мышцы хочется рисовать
пальчиками. Он так смешно дышит ей в
ухо, а в минуты высшего блаженства так
счастливо смеется, что Она прощает ему
свои слезы. ХОЛОДНЫЕ
КОЛЕНКИ ОДИНОЧЕСТВА. Поздней
осенью встретились на Манежной
площади старые друзья: Иванов,
заруливший из провинции в Москву, и
Петров, столичный.
- Привет!
- Здорово!
И начались всякие да- нет, ахи- охи,
помнишь - не помнишь.
- Ну, как ты?
- Нормально. А ты?
- Отлично.
- Как твоя жена- красавица?
- Ну, вспомнил! Стервой оказалась.
Развелись давно. Как говорится,
сандали жмут и нам не по пути. Один
пока кукую. А сам-то как? Помнится, не
очень-то тебе с девчонками везло.
- У меня пока надежно. С тех пор, как
долг чукчи справно исполняю, у меня с
моей женщиной полное взаимопонимание.
Петров присмотрелся пристально к
Иванову.
- Так ты, оказывается, чукча? Или она у
тебя чукча?
Иванов захохотал. Все
знают, как Земфира воспела отсутствие
горячей воды, но ждет еще своего часа и
своего поэта отсутствие отопления. Иванов
всегда запасает горячую воду в тазике,
часиков в полдвенадцатого ночи,
потому что в полночь вода в кране
исчезает. Как в анекдоте: чукча умный,
он на зиму горячую воду в тазиках
запасает.
Привык уже Иванов этот долг чукчи
исполнять.
Второй долг чукчи - заранее перед
вечерним умыванием нагреватель в
ванной поставить.
А после этого побритый- помытый с
воплями ныряет под пышное пуховое
одеяло, чтобы местечко нагреть, третий
долг чукчи исполнить. Тем
временем его женщина в нагретой
ванной умывается в свое удовольствие
водой от главного чукчи семьи.
И, наконец, приходит к нему под одеяло.
Очень даже благодарная, что он ей
место нагрел. Она блаженствует. Но и
Иванов в выигрыше, потому что его
холодные коленки, нос и уши об одеяло
почему-то не нагреваются, а только об
женщину. Ну, а в процессе нагревания
уже и не важно, чукча ты или нет. А
когда совсем жарко нагреются, то и
одеяло пуховое побоку. Любит
Иванов все свое: женщину, пуховое
одеяло, тазик. Даже на мэра злиться
перестал, что у того вечно денег на
топливо не хватает, и всегда зима
неожиданно приходит. Петров
выслушал все это как-то слишком
серьезно. И мэр у него хороший, и с
водой все в порядке, и жизнь
энергичная, но, в конечном счете,
темной ночью у одиночества холодные
коленки.
А Иванов подумал сочувственно: «Да,
приятель, у тебя, видно, тазик не той
фирмы…» Стаc
Айнов
"Малевич
был не только художником.
Чтобы в этом убедиться, советую
посмотреть
пристально на оригинал картины."
(Вероника Букреева,
http://www.proza.ru:8004/author.html?int1612600)
Квадрат на первый взгляд казался
действительно черным. Посетители
выставки пристально разглядывали
его со всех сторон. хрустя давно
нетренированными позвонками шеи,
они наклоняли голову то на один
бок, то на другой, пожимали
плечами и делали шаг к другой "кубатурной"
картине начала ХХ века. Более
пытливые пытались в упор изучать
серую рамку, для чего-то
заглядывали за край, находя там
свежепокрашенную стену
выставочного зала и более
информативный крючок, на котором
собственно висел "Черный
квадрат". Кто-то в
разочаровании даже приближал нос
к полотну и принюхивался в
надежде, если не через зрительный
орган, так хотя бы через
обонятельный понять замысел
гениального художника. Потрогать
картину осязательными органами
удавалось немногим - окрик
дежурной по залу мигом пресекал
всякие творческие поиски смысла
жизни. Прислушиваться к же к
полотну не решался никто,
опасаясь от все той же дежурной
подвоха в виде вызыва бригады
реаниматоров в белых халатах. Так
и висел себе этот бесполый,
бездвижный, бессловесный и
безароматный одноклеточный
кроссворд.
...
Шурка уже целый час бродил по
выставочным залам, то ухмыляясь
бабе с огромными грудяками и
крылатыми мужиками вокруг нее, то
облизываясь на сочный арбуз и
серебристый винный кубок, то
завороженно устремляя свой
мутный взгляд на итальянский
закат образца тысяча семьсот
какого-то года. Вчера Шурка с
мужиками закончил ремонт
здорового бассейна одного "нового
русского", и теперь, в ожидании
следующего подряда на ремонт,
можно было расслабиться,
послоняться по городу,
насладиться ничегонеделанием и
даже приобщиться к искусству,
которого в Шуркиной малярной
жизни было немного, и то давно -
еще в школе, в восьмом классе. А
потом - путяга, армия, грубая кисть,
запах масляной краски, "Столичная"
и веерные пальцы "крутых"
заказчиков евроремонта. Никакого
искусства.
Вчера же, когда раздавали "бабки",
услышал Шурка по радио о выставке.
Напарники Серега с Женькой
предлагали обмыть получку, да он
махнул рукой - завтра непременно к
искусству. Малевич какой-то.
Авангард. Все идут и смотрят. Ну и
ладно...
- Тю... - Шурка увидел серую рамку и
черное содержимое рамки. - Ма-ле-вич.
Ка-зи-мир... Так вот ты какой, "Черный
квадрат"!
Шурка аж присел. Искусство... Поди,
все говорят про квадрат этот.
Изучают его со всякими лупами.
Прикрепляют сигнализацию, чтобы
не украли. Подделывают, поди, и
продают, фальшивомонетчики
нечестные.
Задумался Шурка, в сторонку
отошел. Ну ежели подумать, что
плохим маляром был бы этот
Малевич, его бы тот босс из
бассейна мигом бы на бабки кинул
за такую работу. Колер, поди,
неровный, линия дрожит, да и
стенка под квадратом не замазана
ненофлексом. Потечет, пооблупится
- и амба. Найдут его в шесть секунд
и переделыватьь заставят...
- Нет, что-то здесь не так. Никто
Малевича этого не кинул, а даже
все его уважали. Даже помер когда,
все равно помнят.
Шурка вновь подошел к квадрату, у
которого уже стоял очередной
философ и заглядывал за раму,
обнюхивая ее. Надо все-таки
разобраться.
Верил Шурка в интуицию, считал ее
самой главной жизненной силой.
Надо только прикинуть, посмотреть
свежим взглядом, раскинуть
мозгами.
- Я сейчас... - бросил Шурка
контролерше и бегом выкатился на
улицу. У ближайшего ларька народу
почти не было, и малек "Столичной"
моментально заработал на
включение интуиции.
От "квадрата" уже уходила
очередная группа экскурсантов,
когда Шурка вернулся в зал и
застыл в медитирующей позе,
пытаясь разглядеть замысел
гениального художника. В кармане
булькала еще "поллитра",
вызывая надежду на экстренное
усиление интуитивных
способностей.
В квадратной черноте начали
мелькать смутные очертания, какие-то
фигуры норовили выйти из тумана. И
Шурка, улучив момент, когда бабуся-смотрительница
отвернулась, сноровито открутил
винт с бутылки и отхлебнул "элексира
интуиции". Изображение
действительно прояснилось, и
Шурку осенило: без поллитры тут
делать нечего.
...
Он уже не говорил, а кричал: "Я
вижу! Я понял! Смотрите!"
Посетители шарахались, как от
огня, а бабушка побежала вниз, за
милиционером. Но Шурка не замечал
всего этого. Черный квадрат ожил!
Там проносились лица его школьных
товарищей, пьющих из серебряных
кубков, голая жена его вечно
пьяного бригадира, почему-то с
крыльями на ожиревшей спине, дачи
и бассейны красномордых
заказчиков на фоне итальянских
закатов. "Уррраааа! - кричал
Шурка. - Ай да Малевич! Во как жизнь
просек!"
Декабрь 2002 г.
borka
|
|